Борис Акунин - Смерть на брудершафт (Фильма 9-10) [Операция «Транзит» + Батальон ангелов] [только текст]
— Время князей закончилось! — Рунге повысил голос — в прихожей одобрительно загудели. — Сказано вам: лавочка закрыта. Зря прокатились с фронта, штабс-капитан. Отправляйтесь обратно.
Алексей сдвинул брови.
— Если Управление контрразведки ликвидировано, мне на прежнем месте службы делать нечего. Прошу назначения в боевую часть.
Господин комиссар поглядел на него с усмешкой.
— Похвально, очень похвально. Это я вам с удовольствием устрою. Знаете что, голубчик? Вы прямо сейчас отправляйтесь в военное министерство, к комиссару Нововведенскому. Я ему протелефонирую, предупрежу, чтобы подыскал для вас самое что ни на есть превосходное назначение. И быстро, без волокиты.
Напоследок Рунге улыбнулся штабс-капитану уже безо всякой фальши, а с искренним удовольствием.
Еще один комиссарКомиссар Нововведенский принял Романова сразу же. Не обманул побитый Рунге — предупредил своего знакомого.
Немного странно было, что адъютант, доложивший о штабс-капитане, не удосужился выйти — остался в кабинете. Кроме того, в креслах сидели еще два господина полувоенного вида, обернувшиеся на Алексея с хитроватым видом и тоже не выказавшие желания удалиться.
Романову это было все равно. Никаких тайных разговоров он вести не собирался.
Нововведенский сидел под большим фотографическим портретом Александра Керенского и, видимо, очень старался быть похожим на своего министра: волосы тоже стриг ежиком, значительно хмурил брови. Но глаза посверкивали озорно — видимо, комиссар был человеком веселым.
С первой же фразы он взял ернический тон, от которого у штабс-капитана заходили желваки.
— Знаю, что вы изъявили готовность кинуться в самое пекло. И давно пора. Не всё ж по штабам сидеть, — сказал Нововведенский, наскоро проглядев послужной список.
— Господин комиссар, — прохрипел Романов. — У меня, как вы можете заметить, два «георгия»: солдатский и офицерский!
— Знаем-знаем. В контрразведках-охранках ордена щедро давали. — Глядя в залившееся гневным багрянцем лицо офицера, комиссар широко улыбнулся. — Да вы не волнуйтесь. Я уже приготовил для вас отличное назначение. Возможно, оно вас испугает. Уже несколько человек отказались.
За спиной у Романова послышалось прысканье. Обернулся — это давился смехом адъютант. Двое остальных зрителей сидели с каменными лицами, но в глазах у обоих поигрывали искорки.
— Поеду на любой фронт. Согласен на любую строевую должность. Имею боевой опыт. Осенью четырнадцатого ранен в атаке. В пятнадцатом году вывел из окружения под Бобруйском батальон.
— Батальон — это замечательно, — покивал комиссар. — И готовность послужить отечеству — тоже чудесно. Значит, не откажетесь от назначения, которое напугало предшествующих героев?
— Не откажусь, — твердо сказал Алексей.
Должно быть, эти господа действительно полагают, что служба в контрразведке — нечто сугубо кабинетное. Ни на одном фронте не сыщется участка, который испугает человека, прошедшего через кемерские болота.
— Слово офицера? — с серьезным видом спросил Нововведенский. — Ну что ж, коли так… У меня тут заявка на помощника командира некоего грозного формирования… Строго говоря, старшего инструктора по строевой и боевой части…
Адъютант издал нечто вроде стона. Один из полувоенных поспешно закрыл лицо платком и высморкался.
— Господа, вы мешаете, — укорил их комиссар. — Хм. Да. Так вот, по приказу главнокомандующего, ввиду предстоящего наступления, создается ударный бабальон… Пардон, оговорился: батальон…
Оглушительный хохот в три глотки не дал ему договорить. Алексей с изумлением посмотрел на весельчаков. Но и хозяин кабинета уже не мог держать лицо — весь трясся от смеха.
— «Ударный Батальон Смерти» — вот как это называется.
Штабс-капитан пожал плечами. Какое трескучее наименование. Штурмовая часть? Интересно. Но почему эти кретины регочут?
— Позвольте вопрос. Я не понял, зачем в батальоне инструктор?
— Сами увидите. — Нововведенский поставил подпись. — Никаких вопросов. Дали слово — держите. Вот, здесь обозначено, куда вам надлежит явиться. Печать поставите в канцелярии.
Никаких вопросов так никаких вопросов. Романов развернулся, небрежно козырнул и вышел.
Вслед ему несся истерический гогот.
РУССКАЯ ЖАННА Д'АРК
У оградыЯвиться следовало в Коломну, в здание женского института, где располагался штаб части с мелодраматическим названием. Будучи коренным петербуржцем, Алексей хорошо знал это место. Массивный учебный корпус идеально подходил для казармы, там можно было бы расквартировать не батальон, а целый полк. Высокая ограда отлично замыкала территорию, а обширный луг мог быть использован для обучения и строевой подготовки.
Именно ею, судя по гулким, далеко разносившимся командам, там в настоящий момент и занимались.
— Рррравняйсь! Пррравое плечо вперрёоод! На фланге ширрре шаааг! — орал луженый голос.
Тревожное чувство, не оставлявшее Алексея после странной сцены в министерстве, немного отступило. Штабс-капитан подозревал, что противный комиссар Нововведенский откомандировал его в какую-то особенно разложившуюся часть, возможно даже со смутьянским душком и особой ненавистью к офицерству (подобных островков анархии в армии, увы, становилось всё больше). Это объяснило бы злорадный смех штабных. Однако опасения не оправдались. Батальон, в котором на четвертом месяце революции проводятся строевые учения, мог считаться образцово-показательным. В большинстве частей по решению солдатских комитетов фрунт и маршировка были давно отменены как ненужное издевательство над нижними чинами.
Вдоль решетки плотно стояли зеваки. Должно быть, горожане успели отвыкнуть от вида строевых занятий. Непонятен был только смех, раскаты которого возникали то в одной, то в другой части толпы. Чего тут гоготать? Или это род коллективного помешательства, которым заразился весь Питер? В военном министерстве хохочут, веселятся на улице. Не город — балаган.
На воротах висел большой плакат с какой-то надписью витиеватыми славянскими буквами, но прочесть ее штабс-капитан не успел. Поверх голов впереди стоящих он посмотрел на плац и захлопал глазами. Взвод отрабатывал простой строевой маневр: поворот развернутой шеренгой, но была в этой картине некая странность, в которой Алексей не сразу разобрался.
Дело было не в исключительной неслаженности шеренги, которая изгибалась и ломалась, причем в центре солдаты сбивались с ноги, а крайние нелепо семенили, чтобы не отстать — ничего удивительного, если это новобранцы.
Что-то не так было с самими солдатами: низкорослыми, коротконогими и почему-то, как на подбор, широкими в бедрах.
Господи, да это женщины!
Романов затряс головой, ничего не понимая. Ошеломленно взглянул на плакат. Прочел:
«ЗАПИСЬ В ЖЕНСКІЙ УДАРНЫЙ БАТАЛІОНЪ СМЕРТИ».
— Что это?! — пробормотал штабс-капитан, беспомощно озираясь.
Ближайший сосед, по виду приказчик из средней руки магазина, со смехом объяснил:
— Бабье уму-разуму учат. Всех бы их, Евиных дочек, этак вот погонять. — И, глядя на ошеломленную физиономию офицера, тоже удивился. — Вы что, сударь, газет не читаете?
— Я только с фронта…
Его обступили со всех сторон, обрадовавшись благодарному слушателю. Заговорили наперебой.
Одни просто балагурили:
— Ну как же! Новое секретное оружие, ха-ха-ха! Женский стрелковый батальон. То-то немец напугается!
— Воинственные амазонки! Девы смерти!
Кто-то пытался объяснить приезжему человеку:
— Женщина — георгиевский кавалер, некто Бочарова, предложила военному министру создать воинскую часть из доброволок. Желающих очень много…
Однако шутников было больше.
— Я бы и сам записался! В баню сходить. Потри, браток, спинку!
— Га-га-га!
Господин в пенсне тонким голосом воскликнул:
— Стыдитесь! Плакать надо, а не смеяться! Довоевалась Россия! Только у женщин совесть и осталась! Не слушайте их, господин офицер. Когда прапорщик Бочарова призвала сестер к оружию, ей рукоплескала вся Россия!
Теперь Романов вспомнил, что некоторое время назад в газетах писали о какой-то женщине, произведенной за храбрость в офицерское звание. Тогда он решил, что это очередное революционное нововведение, демонстрирующее миру, какие мы стали передовые — и только. Но воинская часть из одних женщин?
С поля донесся жалобный, пронзительный звук. Это низкорослая пышногрудая барышня в гимнастерке и сползающей на лицо фуражке пыталась выдуть из горна какой-то сигнал.
— Зов чарующей Сирены, господа! Я изнемогаю! — крикнул остроумец, давеча пошутивший про амазонок.